На другой день была очная ставка с мистером Гленом…
Меня ввели в просторную светлую комнату. Мистер Глен сидел на стуле возле стены. За письменным столом сидел пожилой человек в форме полковника. Мне показали на стул у противоположной стены.
Когда мы входили, полковник громко смеялся. Можно было подумать, что у него с мистером Гленом идет веселая, дружеская беседа.
— Значит, вы, Глен, утверждаете, что не знаете этого человека? — спросил полковник.
— Первый раз вижу, — ответил мистер Глен.
— Странно. Ведь у вас еще не тот возраст, когда можно ссылаться на склероз. Ну хорошо, запишем: Глен этого человека не знает… — Последняя фраза относилась к сидевшему за маленьким столиком офицеру, который, очевидно, вел протокол. — Ну, а вы, — обратился ко мне полковник, — знаете этого человека?
— Да.
— Как его зовут?
— Мистер Глен.
— Повторяю — я вижу этого человека первый раз в жизни, — четко произнес мистер Глен.
— Ну нет, по крайней мере, второй, — сказал полковник и, взяв со стола несколько фотографий, протянул их мне.
На всех снимках было одно и то же: мистер Глен, улыбаясь, пожимал мне руку.
— Вот это на снимке вы? — спросил у меня полковник.
— Я.
— Прекрасно. Посмотрите, Глен, фотографии. Это вы?
— Я.
— А здесь?
— Я.
— А здесь?
— Я.
— Прекрасно. А это кто?
— Не знаю.
— Вот тебе и раз. Хватаете на улице за руку человека, улыбаетесь ему, как родному брату, и потом уверяете, что человека этого не знаете. Не глупо ли это?
Мистер Глен смотрел на фотографии и молчал.
— Знаете что, Глен… — сказал полковник, — не усугубляйте свое положение глупым запирательством. В американской разведке вы не мальчик на посылках, и мы это отлично знаем. Ведите себя серьезно. Перед вами Юрий Коробцов. Тот самый, которого вы получили из католического коллежа и из которого вы делали разведчика. Не вспомнили?
— Извещено ли американское посольство в Москве о моем аресте? — спросил мистер Глен.
— Увы, нет еще, — ответил полковник. — Мы же не знаем, как сообщить, кого мы задержали: корреспондента, туриста или работника разведки?
— Вы прекрасно знаете, что на территории вашей страны я не совершил ничего предосудительного, а это значит, что для вас не играет никакой роли, кто я по профессии.
— Вот такой разговор мне уже нравится, — сказал полковник. — Действительно, вы еще не успели совершить что-либо предосудительное, тем более было бы лучше для вас — не лгать следствию и узнать Коробцова.
— Знаю я его или не знаю, не имеет существенного значения, — сказал мистер Глен.
— Так и запишем? — спросил полковник.
— Пишите, как хотите, — пробормотал мистер Глен и, повысив голос, сказал: — Я настаиваю, чтобы обо мне срочно известили американское посольство.
— Почему вы думаете, что американское посольство так озабочено вашей судьбой? Вы же рядовой турист, проводящий отпуск в путешествии.
— Америка одинаково заботлива ко всем своим людям! — с пафосом заявил мистер Глен.
— Но тогда мы должны сообщить в посольство и о Коробцове?
— А при чем здесь он? — спросил невозмутимо мистер Глен.
— Джон Глен присутствовал в кабинете Дитса, когда вы принимали присягу? — обратился ко мне полковник.
— Да, присутствовал.
— Ну, вот… Коробцов присягал Америке, а вы спрашиваете, при чем здесь он.
— Коробцов — подданный вашего государства, — сказал мистер Глен.
— Присягу он давал Америке, а не нам. И мы к этому гражданскому акту относимся с большим уважением.
— О вручении ему советского паспорта торжественно объявили в печати, — сказал мистер Глен.
— Так! Значит, вы все же знаете, кто такой Юрий Коробцов?
После большой паузы мистер Глен едва слышно сказал:
— Это не имеет значения.
— Допустим. Мы только зафиксируем факт: вы его знаете, хотя не придаете этому значения. Так? Да и меня, если говорить откровенно, больше интересует не история с Коробцовым, а ваши дела в Берлине сразу после войны, когда вы были не Гленом, а Стафордом. Вот этим мы займемся. Коробцов свободен, — сказал полковник.
Мне остается только рассказать о разговоре с полковником. Он состоялся спустя неделю после очной ставки. Эти дни я в управление не ездил. Ждал суда… И вдруг вечером в общежитие приехал капитан Рачков и отвез меня к полковнику. Мы разговаривали с ним с глазу на глаз.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил полковник.
— Хорошо, — ответил я.
— Не можешь ты хорошо себя чувствовать, раз тебе предстоит сидеть на скамье подсудимых рядом с мистером Гленом. Не можешь!
— Я рад, что все уже позади.
— Что — все? — сердито спросил полковник.
— Ну… моя ложь… Чем дальше, тем тяжелее было.
— И все же сам ты не пришел к нам, — сказал полковник. — Может быть, ты хотел освободиться от лжи, но не пришел. Я хочу, Юрий, чтобы ты до конца разобрался во всем, что с тобой произошло. И по праву старшего хочу тебе помочь.
Тебя учили: что ни произошло — все от бога. Бог дал, бог взял. От бога, значит, и то, что однажды директор католического коллежа попросту продал тебя американской разведке. От бога и то, что в Берлине тебе пришлось работать вместе с гитлеровскими бандитами. А Роман Петрович Улезов — твой земляк, которому ты вручил деньги за донос на тебя же? Он тоже от бога? А страшный случай, когда ты обнаружил, что тебя учат отравлять детей? Тоже от бога? И ты не сумел сам разобраться, кто же он, этот страшный бог, и чего он хочет людям. Подумай как следует обо всем этом теперь…