Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов - Страница 46

К оглавлению

— Ты все же присмотрись, как мы готовим, — добродушно сказал Кирилл.

За чаем Коля попросил:

— Рассказал бы ты нам, Юра, как там, в капитализме, жмут рабочего человека.

— Я этого не видел, — сказал я и увидел удивленные взгляды ребят. — Ну, правда не видел!

— Как это — не видел? — возмутился Кирилл. — Сам работал у станка и не видел?

— Может, ты не знаешь, как капиталист делает свое богатство? — спросил Коля.

Я молчал. Леонид, не замечая, что Кирилл делает ему какие-то знаки, продолжал:

— Да ты что, слепой, что ли? Там же все построено на том, что тысячи людей работают, обливаясь соленым потом, а богатства, которые они создают, неизвестно почему присваивает один человек — хозяин.

— Как это — неизвестно почему? В Германии, например, есть такой промышленник Крупп, — сказал я.

— Знаем, Альфред Крупп, — уточнил Кирилл.

— Немцы с его именем связывают всю историю могущества Германии, — сказал я, вспомнив, с каким уважением о династии Круппов говорил немецкий рабочий дядюшка Линнель, который учил меня токарному делу.

— Да, на пушках стояла марка Круппа, — согласился Леонид. — Но чьи руки делали эти пушки? Круппа, что ли? Вот же в чем соль.

— А меня в той жизни больше всего возмущает безработица! — заявил Коля. — В самой хваленой стране Америке — миллионы рабочих рук не имеют дела. Да если бы у нас в каком-нибудь самом занюханном городишке обнаружилось что-нибудь похожее, сразу сняли бы все руководство. Ты знаешь, что в нашей стране нет безработицы?

— Нет, не знаю, — ответил я.

— Вот это да! — воскликнул Коля. — Да ты — сплошная темнота!

Все засмеялись, а Кирилл сказал:

— Видно, нашему Юре всерьез надо мозги вправлять.

Ребята стали укладываться.

Я лежал с открытыми глазами и думал…

На первый взгляд, это было смешно, что ребята, которые дальше своего Ростова нигде не бывали, разъясняют мне, какая жизнь там, на Западе. Но я действительно никогда не задумывался над тем, что они мне сегодня говорили… Конечно, от всего этого легко отмахнуться с помощью волшебного словечка «пропаганда». Но я не мог заподозрить, что эти ребята занимаются пропагандой. Они — простые парни, я видел, как они работают и как живут. Интересно, есть ли среди них коммунисты? Нет, ни один из них даже намеком не походил на образ коммуниста, созданный в моем воображении мистером Гленом и другими учителями… Значит, я борец за освобождение этих ребят от ига коммунизма? Но пока я не заметил, чтобы они чувствовали себя порабощенными…

Все было не ясно. Впрочем, мало сказать — не ясно. Все было не так, как должно быть, если то, чему меня учили, считать правдой. "Просто я рано начал делать выводы, — подумал я. — Я еще очень мало знаю".

4

В воскресенье мы спали очень долго — досыта. Не вставали, нежились в постелях. Коля рассказывал свой сон:

— И, представьте мой ужас, я обнаруживаю, что Сонька моя жена и пилит меня, что я к ней невнимательный. Приснится же такая ересь!

— Человеку всегда снится про то, о чем он думает, — заметил Леонид.

— Дурила ты, — обиделся Коля. — Для того чтобы я женился на ней, нужно, чтобы земля наизнанку вывернулась. Она же сущая зануда — воспитывает всех напропалую.

— Между прочим, чего тебе, Коля, не хватает, так это воспитания, — сказал Кирилл. — А Соня из тебя, смотришь, человека бы сделала.

— Я и без того не собака, — отпарировал Коля.

В этот момент в комнату вошел Алексей. Он присел на мою кровать.

— Сейчас будет машина, в завкоме выхлопотал, поезжай искать свой дом, — сказал он. — Может, и знакомых найдешь.

Я начал торопливо одеваться.

Машину, которая имела сразу два прозвища — «газик» и "козел", — вел паренек лет двадцати.

— Зови меня Кузя, и вся музыка, — сказал он, когда мы знакомились.

Он уверенно гнал свой «газик» по уличкам и переулкам, чуть притормаживая на поворотах.

— Овражий переулок? Будет тебе Овражий переулок! — приговаривал он, продолжая петлять по городу.

Собираясь в Россию, я, конечно, не раз думал о том, что мне предстоит побывать на улице своего детства, а может быть, в родном доме. Эта мысль не выходила из головы с тех пор, как я приехал в Ростов. Я каждый день собирался туда пойти, потом откладывал и постепенно стал думать об этом спокойнее.

А теперь этого свидания с детством ничто уже не могло предотвратить. И я был рад этому. В конце концов, это нужно было и для дела. Но мне становилось все страшнее…

Никогда не забуду этого мгновения — машина делает крутой поворот и останавливается. Я смотрю прямо перед собой и чувствую, как сердце у меня сжимается, а затем бьется такими частыми толчками, что я невольно прижимаю руку к груди.

— Вот он, твой Овражий, будь он неладен! — слышу я словно издалека голос Кузи.

Мы остановились в начале улицы. Я видел ее всю, вплоть до взгорка, за которым угадывался Дон. Вон дом тети Лены. А справа — чуть наискосок — Пал Самсоныча. Все как было — даже скамеечка у забора. А впереди слева стоял мой дом, мой родной дом — точно такой, каким я его помнил. Не отрываясь, смотрел я на него… В какое-то мгновение мне вдруг почудилось, что я побегу сейчас домой, к маме, и она скажет; "Мой руки, сынок, будем обедать"… Я слышу голос Кузи:

— Чего плачешь-то?.. Да брось ты протекать, ей-богу! — взмолился Кузя. — Скажи лучше, что делать?

Я попросил его оставить меня здесь.

— Тут неподалеку живет мой дядя, — сказал он. — Я смотаюсь к нему часика на два, а потом приеду за тобой.